Увидеть Петербург и не умереть

Как-то на очередном журналистском сборище один из «коренных» питерских репортеров сказал, что не очень этично рассуждать о городе, в котором живешь меньше двадцати лет. «Руслан, без обид, но ты путаешь Кронверкский остров с Канонерским. И потом — сколько раз ты бывал в Эрмитаже?»
Мне только и оставалось, что виновато развести руками — я НИ РАЗУ не был в Эрмитаже.

Ленинградцы ревностно относятся к своему блистательному Петербургу. Я их понимаю, они хотят оставить город «своим», защитить его от приезжих, сохранить петербургские «вкусности» исключительно для себя. При этом люди здесь — безумно добрые и гостеприимные и, в отличие от москвичей, с удовольствием играют в «обаятельных, открытых, раскованных интеллигентов». Каждый второй таксист — поэт или писатель. Официантки — актрисы. Грузчики — художники. А бабульки на эскалаторах в метро с удовольствием расскажут вам о том, где любил гулять Александр Сергеевич и почему Довлатов так и не написал свой большой роман о не менее большой любви.

По мне, так Петербург хорош тем, что несмотря ни на что, он провинциален. Провинциален по-европейски. Знаете, есть такая породистая средиземноморская провинциальность итальянских, испанских и французских городов. И Питер, вопреки своему северному суровому климату, именно такой. От этого и знаменитая петербургская неторопливость, небрежность в общении, беспечная легкость выпивания в кофейнях и еще куча вещей, из-за которых такие как я влюбляются в этот город и остаются здесь навсегда. Чтобы потом, вот как сейчас, с бравадой рассказывать об этом другим. Любовь к Петербургу, на мой, конечно же, субъективный взгляд, прежде всего — искренние эмоции и необъяснимые привязанности. Здесь каждый находит для себя что-то свое. Кто-то обожает петербургский климат с его бесконечными дождями и ветрами с Финского залива. Есть те, кто без ума от обилия воды — общая протяжённость водотоков на территории Санкт-Петербурга достигает 282 километра, а их водная поверхность составляет около 7% площади города. Петербуржцы по сути — островитяне. Как известно, Питер состоит из сорока двух больших и маленьких островов. Особенно летом, когда разводятся мосты, каждый из нас ощущает принадлежность к своему кусочку суши. И хотя со стороны это немного напрягает, есть в такой эстетике тонны плюсов.

Например, мне нравится жить на Васильевском острове. Будучи к тому же ленивым человеком, я «сузил» свое существование до совсем небольшой части этого острова. Университет на Университетской набережной и набережной Макарова, ресторан «Хегни» на Первой линии, «Хельсинки-Бар» и «Брюгге» на Кадетской. Конечно, существует немало мест, которые лучше, комфортней и модней, но я как-то привык к этим. Почему? Ну, наверное, потому что это МОИ места. И каждое — «моё» по-своему. В «Хегни» продается лучший в мире фалафель. В «Брюгге» — фантастическое пиво. В «Хельсинки» торчит официантка моей мечты, которая никогда не улыбается. Ну а в Университете я провожу большую часть своей жизни, фланируя между административным зданием с самым большим в Европе коридором и журфаком. А еще есть пешеходная зона возле метро и грузинская кафешка «Алаверды» с офигительной чачей и охренительными хачапури. Петербургские острова — зоны комфорта. Нет смысла ехать на Невский, чтобы топтаться там в толпе туристов. 

В первые годы жизни в Петербурге меня дико бесили бесконечные переходящие один в другой дворы-колодцы. Чувствовалась в них какая-то безысходность, и каждая попытка понять их таинственную красоту заканчивалась банальной депрессией. Меня всегда удивлял неподдельный восторг иностранцев по поводу разной-такой «достоевщины». Но позже я и сам влюбился в эти дворы. Вот выходишь утром из своей потрепанной коммуналки за пивом, а в парадной снимают кино. И сам Сокуров «стреляет» у тебя сигаретку. 

Ты вываливаешься в прохладный микромир питерского колодца с его узкими пыльными окнами, местной шпаной, ворчливыми старушками, интеллигентными алкашами, назойливыми голубями и чайками, чтобы остаться здесь на полдня, забыв о том, куда и зачем шел.
Особенно волшебно смотреть в маленький кусочек синего питерского неба между серыми потрёпанными домами и думать о чем-то своем. Не верите? Посмотрите «Прогулку» или «Питер FM». Помню, когда смотрел эти фильмы, думал — господи, как же я хотел бы жить в этом городе. А потом понимал, что уже давно в нем живу.

Как когда-то справедливо отметил Лев Лурье: «Главная особенность Петербурга заключается в низкой производительности труда. У нас нет суеты и беготни. Получил какие-то небольшие деньги, сходил в бар на Думской или Рубинштейна, хлопнул рюмашку, пошел в «Дом кино», потом почитал Кришнаиурти на пляже Петропавловки. Петербург - это северный Тайланд».
Питерские бары, кафешки и рестораны в основном сконцентрированы в двух-трех местах. Две самые знаменитые в этом смысле улицы — Думская и Рубинштейна, которые пересекаются в центре с Невским проспектом. Думская — это бюджетные студенческие бары с дешевой выпивкой и хорошей музыкой. Здесь нескучно. И, даже если нет денег, что-нибудь придумаешь. По сути, Думская — это цепочка заведений от «Дачи» до «Фиделя», которая как магнитом притягивает местных и гостей города — молодых иностранцев, хипстеров, творческую и не очень богему и разных-таких модников. Так они и переходят из одного места в другое, а летом в белые ночи веселье плавно переходит на улицу — столики перемешиваются, и Думская превращается в один большой бар.

Те, кто постарше и побогаче, «зависают» в ресторанах и барах на Рубинштейна. На той самой улице, где жил в своей коммуналке Довлатов — как раз в этом доме или поблизости находятся рестораны «Счастье», «Дети Райка» и «Цветочки». Чуть дальше - культовые бары Mitte и Five Points. Ближе к Невскому расположены самые «хитовые» места. Вальяжный и снобистский Fiddler's Green, где бармены пьют с посетителями исключительно ирландское пиво и Bushmills. Гостеприимный кубинский ресторан O Cuba с фантастическим «кадиллаком» из шестидесятых в центре зала. Легендарный «Бар слона» и хипстерский караоке-бар Poison. Уютный «Сайгон», в котором убивают время нетрезвые поэты и писатели. И девушки из ресторана напротив дарят им воздушные поцелуи.

Пятничным вечером, прогуливаясь по Рубинштейна, ловишь себя на мысли, что бродишь где-нибудь в берлинском Кройцберге. Честно, так и бывает.
Когда-то мой дядя сказал, что в Питере самые добрые в мире девушки. Я, кажется, понимаю, что он имел ввиду. Местные (и не очень) девушки — по-хорошему ветреные. Наверное из-за бесконечных ветров. Не знаю почему, но в питерских женщинах напрочь отсутствует снобизм. Они умны, легки и беспечны. При этом, вряд ли еще найдется город, где на каждый квадратный метр найдется как минимум две красивые девушки. Ну, конечно, это я сам только что придумал. 

И еще. Во второй половине XVIII века французский путешественник Сегюр написал следующее: «Петербург представляет уму двойственное зрелище: здесь в одно время встречаешь просвещение и варварство, Азию и Европу, скифов и европейцев, блестящее гордое дворянство и невежественную толпу». Дурак он, конечно, этот Сегюр. Но с тех пор в Питере ничего не изменилось. 
И это, чёрт возьми, прекрасно...

Фото — Мария Иванова